Составленная в 1737 году по требованию Кабинета «Ведомость о имеющемся недобору на знатных и других» показала, что первыми неплательщиками оказались… сам кабинет-министр А.М. Черкасский (недоимки в 16 029 рублей), сенаторы (7900 рублей), президенты и члены коллегий (16 207 рублей), генералитет (11 188 рублей) и прочие «знатные» (445 088 рублей). Кампания закончилась неудачей, усугублённой ростом недоимок в результате голодных 1733–1734 годов.
Сенат и Кабинет столкнулись с целой системой саботажа правительственных инициатив по наведению порядка в финансовой сфере. Ревизион-коллегия в мае 1732 года докладывала: коллегии и конторы прислали счёты «неисправные», из которых «о суммах приходу и росходу видеть было нельзя». Далее перечислялись уловки, используемые для достижения этого эффекта: чиновники ссылались на исчезнувшие документы или на отсутствие ответственного лица, давно скончавшегося или отбывавшего наказание; в других учреждениях бумаги составлялись за подписью мелких клерков, а не руководства; третьи действовали по принципу «подписано — и с плеч долой» и категорически отказывались принимать «неисправные» документы обратно. Наиболее невразумительные отчёты поступали из самого затратного военного ведомства: «против прихода и расхода написаны недостатки, и в прочем одни с другими смешанные, отчего не только впредь, но ныне произошла камфузия». Эти выводы надо признать справедливыми: при разборе архивных документов по финансовой отчётности уразуметь их смысл и систему подачи данных бывает порой весьма мудрено, а сопоставить с показателями других лет часто невозможно.
Так же тормозилось и составление «окладной книги». На требование Камер-коллегии подать «на каждое место и звание доходам от губернаторов по третям, а о подушном сборе в полгода подробные репорты» чиновники притворялись непонятливыми — или в самом деле были не в состоянии постичь правила бухгалтерской отчётности: «…о таможенных и прочих сборах месячные, а не третные репорты, писанные по прежним формам… а со штабных дворов земские комиссары присылают о подушном сборе полугодовые репорты не по посланным же формам». На посылку же «новых форм» на местах либо вообще не реагировали, либо оправдывались неполучением и действовали по «прежним указам», либо докладывали, что «в скорости сочинить никоим образом не можно, ибо за раздачами приказных служителей в разные команды и в счётчики осталось самое малое число». В итоге — о доходах «коллегия никакого известия не имеет, и для того генеральной ведомости сочинить не из чего».
Завершение составления «окладной книги» было перенесено сначала на 1732 год, потом на 1733-й, а затем тянулось вплоть до конца царствования Анны, тем более что многие присланные с мест ведомости сгорели в московском пожаре 1737 года. В 1739 году императрица повелела завершить работу через год, но в августе 1740 года Кабинет признал, что с делом «исправиться невозможно», и точного срока больше не назначал, а лишь напоминал о необходимости окончить работу в обозримом будущем. Точка в истории сочинения «окладной книги» была поставлена уже в 1741 году.
Немногим лучше была ситуация с расходами. В 1732 году Сенат смог составить ведомость «окладным» и «неокладным» тратам с 1725 по 1731 год, но приведённые в ней данные охватывали от половины до трети реального бюджета. Чиновники Штатс-конторы посчитали даже мелкие расходы — например на содержание «зазорных младенцев» или «за объявление монстров»; но зато не смогли указать траты по Военной коллегии и Коллегии иностранных дел за 1730 год и выдачи «в тайные и нужные расходы».
Отсутствие контроля приводило к тому, что уже собранные средства и материальные ценности исчезали невесть куда. Хорошо, если такие веши выяснялись сразу, как в Новгородской губернии, где по вине «верных сборщиков» в 1736 году пропали 11 тысяч рублей — хотя бы виновные были налицо. Когда же недостачи обнаруживались через несколько лет, спросить было уже не с кого. Например, фельдмаршал Миних докладывал, что по ведомству фортификационной конторы в Выборге кондуктор 3. Маршалков допустил в 1733 году растрату казённой извести и прочих материалов на 4417 рублей. Выяснилось это только семь лет спустя, когда и сам виновный, и обер-комендант крепости генерал-лейтенант де Колонг уже умерли. Пострадали лишь наследники кондуктора, с которых казне удалось взыскать 65 рублей 15 копеек; за семейство коменданта вступился… сам Миних, оправдывая действия его покойного главы «единой простотой и не довольным знанием приказных порядков».
Даже во дворце процветали бесхозяйственность и «наглые» хищения. Дворцовая счётная комиссия в декабре 1735 года обнаружила, что в ведомстве камер-цалмейстера Александра Кайсарова учёт денежных сумм был поставлен из рук вон плохо: записи в приходных и расходных книгах «помараны и приписаны», а на потраченные 18 789 червонцев и 317 207 рублей на нашлось никакой документации. Камер-цалмейстер отговаривался «простотою своею», которая, однако, не мешала ему использовать деньги «на домовые свои нужды» и разрешать делать то же подчинённым. Анна передала дело Ушакову; у Кайсарова был конфискован дом, а сам он вместе с четырьмя чиновниками своей конторы отправился в ссылку.
В 1740 году обнаружились «непорядки» в ведомстве к тому времени уже покойного гофинтенданта Антона Кармедона. Речь шла о сумме более миллиона рублей, по которой не было вообще никакой отчётности, поскольку «приходы и расходы многие чинили по словесным приказам его, Кормедона, и без расписок; и партикулярным людям деньги даваны были на ссуду»; то есть гофинтендант распоряжался казёнными деньгами, как собственными, и ссужал их под проценты. Следователи сразу обнаружили недостачу около десяти тысяч рублей, но доложили, что для завершения «надлежит со 100 счетов сочинить, а за вышеписанными непорядками и неисправностями оных вскоре сочинить… ни по которой мере невозможно». В резолюции по докладу Анна отметила, что такие проверки «разве что в 10 лет окончаны быть могут», и велела ограничиться составлением тех счетов, «где можно отыскать виновных», которые «сами или их наследники имеют свои имения и, ежели явятся начёты, платить в состоянии». А в Коммерц-коллегии даже не начальник, а простой кассир Акер был уличён в растрате двадцати семи тысяч «пошлинных ефимков», которые «принимал бесписьмянно», а затем «в долги раздавал».
Случайно раскрылось в 1736 году дело о воровстве и подлогах чиновников столичной Канцелярии от строений, уличённых во взятках с подрядчиков и приписках о якобы проделанных работах по благоустройству города. Императрица была возмущена даже не столько тем, что они «сие своё воровство чрез многие годы, не престаючи, продолжали», сколько просьбой Сената смягчить наказание и не взыскивать «взятков». Императрице было с чего сердиться. Попавшие под военный суд 17 обер- и унтер-офицеров были не злодеями-рецидивистами, а обычными русскими служивыми, ранее в финансовых «продерзостях» не замеченными. Действия же их отличались не изощрённостью, а, наоборот, какой-то бесхитростной простотой в отношении казённого добра. Бывший у строительства «Триумфальных ворот» капитан Дмитрий Долгой брал с подрядчиков взятки гвоздями, кирпичами и оловянной посудой и щедро раздавал казённые «припасы» подчинённым, а сколько — «того не упомнит». Поручик Фрол Бородин на строительстве Зимнего дворца, «не взяв ничего», приписал при приёме стройматериалов шесть лишних брёвен; за 200 пудов несуществующего алебастра взял 20 рублей, а за отсутствующие гвозди — всего-то куль ржаной муки. Цейхквартер Павел Новосильцев, находясь «при строении фейверка», решил поживиться по-крупному — на четыре тысячи рублей, но поставщики его обманули и денег не дали; служивый добродушно согласился вместо целого состояния получить «питейные и съестные припасы», четыре пары сапог, 30 саженей дров и полтора аршина бархата.
Деньги можно было просто не платить. Опытные откупщики и иные держатели казённых статей докладывали, какой ущерб они понесли от карантина, военных действий или других непредвиденных обстоятельств, и просили уменьшить платежи. В других случаях спросить было не с кого. В 1739 году откупщик московских мостов Степан Буков жаловался Кабинету, что провоз казённых грузов не оплачивался и ему приходится возмещать «недобор» в десять тысяч рублей. Незадачливый откупщик сочинил по делу 85 (!) «доношений», но следствие погрязло в разборках между ведомствами и конторами.
На практике составить точную картину состояния финансов оказалось невозможно. И дело было не только в хищениях. Деньги (с опозданиями и не полностью) приходили в разные кассы, куда (а иногда в совсем другие места) позднее доставлялись доимки за разные годы; порой это были весьма крупные суммы — например, 58 тысяч рублей, взысканные с Нижегородской провинции в 1738 году, или 400 тысяч, пополнившие флотский бюджет в 1735-м.
И.В. Курукин "Анна Иоанновна"
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
